Он собирался стать математиком, но испугался. Мир вокруг него стал настолько рациональным и препарируемым, что однажды и человек должен был превратиться из исследователя в объект исследования. Явление роботов, превосходящих человека по быстроте операций и по интеллекту, еще не наступило, но сама наука с ее методом уже работала как машина. Гуссерлю «посчастливилось» жить в утилитарном Третьем Рейхе, где народ превратился в население, отсортированное по расовому принципу. При этом низшие человеческие особи приравнивались к скотине, над которой можно проводить чудовищные медицинские эксперименты, извлекать кожу для торшеров и жир для мыльной промышленности. Феномена человеческой личности больше не существовало, но с этим не согласился Эдмунд Гуссерль.
Семейство чешского еврея Адольфа Абрахама Гуссерля не бедствовало. Торговля дамскими шляпками приносила стабильный доход, что позволило отцу философа в 1855 году организовать мануфактуру. Эдмунд был вторым из четырех детей в этой благочестивой семье, говорившей на идиш. Отец не жалел денег на образование сына. Эдмунд окончил реальное училище в Вене, затем поступил в государственную гимназию в городе Ольмюце. В 1876 году он начал учебу в одном из лучших университетов Германии – Лейпцигском. Обширна сфера его интересов, но по-настоящему он полюбил математику, которую продолжил изучать в Берлинском и Венском университетах. В Вене в 1882 году Эдмунд защитил диссертацию на тему «К теории вариационного исчисления», после чего с чистой математикой было покончено.
Учителем Гуссерля по философии станет Франс Брентано, который откроет для него смысл интенциональности и подвигнет к созданию собственного учения. В своей первой публикации «Философия арифметики» Гуссерль еще занимается проблемами математики, но в «Логических исследованиях» он уже подступает к своей главной теме – феноменологии. В 1886 году умирает отец философа, и теперь можно стать настоящим немцем. Гуссерль принимает протестантизм, затем женится и устраивается преподавателем в Галльском университете (Саксония-Анхальт).
В 1911 году он публикует программную статью «Философия как чистая наука», а в 1913-м – первый том «Идей к чистой феноменологии и феноменологической философии». Молох Первой Мировой пожирает его младшего сына, а старшего делает инвалидом. Утешение Гуссерль находит в размышлениях, преподавании и общении с коллегами, среди которых Шелер, Райнах, Пфендер. В 1916 году он занял кафедру во Фрайбургском университете, где он преподавал до 1928 года. До сих пор остается загадкой, какую роль в судьбе Гуссерля сыграл самый способный его ученик Мартин Хайдеггер, ставший убежденным нацистом. Хайдеггер сменяет учителя на фрайбургской кафедре, а в 1933 году становится ректором этого университета.
При Гитлере Гуссерля снимают с должностей и запрещают участвовать в философских конгрессах. Травля сопровождает философа до конца его дней, книги его сжигаются, а детей вынуждают бежать в США. Но почему Гуссерль остался? Почему обрек себя на одиночество среди зигующих антисемитов? С другой стороны, Гуссерля не упрятали в концлагерь и позволили писать. Его книги сжигались, но библиотека и все рукописи сохранились. Ему дали спокойно умереть во Фрайбурге, а вдове и ученикам было позволено выехать. Тайну такой снисходительности еще предстоит раскрыть. Возможно, здесь свою роль сыграл и Мартин Хайдеггер.
Уже в первой своей работе (Философия арифметики) он выражает сомнение в позитивистской мудрости «самой точной из наук». Имея дело с количественными отношениями, математика рискует оказаться безжалостным палачом качественного разнообразия. В «Логических исследованиях» он критикует психологизм логики, согласно которому наше мышление базируется на навыках восприятия нашими органами чувств. Гуссерль отказывается видеть реальность с позиции «собственной колокольни», предлагая выйти за пределы утилитарных представлений. Для этого нужен трансцендентный субъект, то есть, такой, вышедший из скорлупы обыденности наблюдатель, который может услышать то, что хочет сказать наблюдаемый им предмет. «Назад к вещам», провозглашает философ. Никаких предубеждений и научных концепций. Чистая онтология пережитого должна служить нам ориентиром.
Физики и биологи повинуются своим принципам, но философия должна иметь собственную научную строгость и не обслуживать другие науки. Необходимо восстановить утраченную ценность бытия и смысл, данный нам свыше. Философия как наука в силе и вправе постулировать интер-субъективность как ту единственную предпосылку, способную заменить все другие абстрактные построения нашего разума. Великий Гете научил Гуссерля удивляться проявлениям бытия, не вскакивая каждый раз в поисках линейки или весов. Простое созерцание предметов, хорошо знакомое эллинам, подчас приводит к великим научным открытиям.
Феноменология Гуссерля призвана вычленить и обосновать логические категории и законы чистой теории познания. Изучение феноменов – это изучение законов перцепции, то есть, того, КАК весь окружающий мир заходит в нашу голову, становясь частью нашего интеллектуального и чувственного багажа. Гуссерль возрождает античное понятие «эпохе», которым пользовались скептики. Ничего не принимать и ничего не отрицать – философу следует научиться сдерживать свое «мнение», чтобы снова обрести мир, сверкающий новыми красками. Достоверность научных гипотез и религиозные убеждения не должны принимать участие в чуде субъективизма.
Субъективно-объективная модель познания западной философии вначале отменила, за ненадобностью, гипотезу Бога, а ко времени Гуссерля под сомнение был взят даже субъект. Пытаясь разгадать тайну человека наука препарировала человеческий организм, но так и не нашла место базирования души. Но душа как раз и подразумевалась главным «актором», когда речь шла о субъекте, то есть, о некоем центре познания.
Постулат Декарта «мыслю, значит, существую» вызывает серьезные сомнения в том, а что же на самом деле в нас мыслит? И уж тем большие сомнения вызывает реальность окружающего мира, о котором мыслит этот субъект (спиритуализм и солипсизм). Со времен схоластики мысль Запада привыкла иметь дело с концептом, который, в отличие от реальности окружающего мира, всегда сохраняет неподвижность и твердость абстрактных законов. Но и законы эти за последние столетия столь радикально меняются, что на них невозможно опереться. Таким образом, феноменология утверждает, что единственно реальным, достойным осмысления явлением есть наше сознание. На нем сосредотачивает Гуссерль и его последователи свое пристальное внимание.
Западноевропейский логос проделал изумительный пируэт, выпрыгнув из хаоса античной мифологии, пролетев через средневековое богословие и философию Нового времени, и, наконец, достиг своей кульминации в феноменологии. Так считает профессор А.Г.Дугин, который долгое время занимался Хайдеггером, а значит, и Гуссерлем. Подходя к концу этого пути, Франс Брентано, учитель Гуссерля, вычленяет интенциональность, как процесс, предшествующий действию логических операций. Интенциональность – это свойство высшей физиологии человека, отвечающее за узнавание. Брентано указывает на то, что в аристотелевской логике этот этап мышления проскакивается, а между тем без него никакое мышление невозможно. Если мы не соотнесем зримый нами предмет с чем-то, уже присутствующем в нашем опыте, мы просто не заметим этот предмет. Так это происходит у дикарей.
На конце интенционального луча сосредоточены все наши представления об этом предмете, и только теперь начинается работа логики. У нее только одна задача – убедиться, соответствует ли этот существующий вне нас предмет тому представлению, с которым луч нашего намерения (интенции) подошел к пределам этого предмета. Таким образом, логика соотносит объективную реальность предмета с нашим субъективным о нем представлением. Брентано называет этот процесс конституированием трансцендентной реальности предмета. Гуссерль подхватывает эту идею, присваивая двум процессам названия, соответственно: ноэзис (интенциональное мышления) и дианоя (собственно, логическое мышление). Он вводит еще один древнегреческий термин – ноэма – то, что является содержанием нашего интенционального акта, которым и оперирует подавляющее большинство обычных людей, погруженных в свой маленький, пищеварительный мир.
Поздний Гуссерль называет эту сферу ноэтического мышления Lebenswelt – жизненный мир. Lebenswelt – это наша матрица, в которой все люди пребывают большую часть времени, а некоторые из них способны выйти за пределы галлюцинации. Но не дуализм мышления интересует феноменологию Гуссерля, но жизненный мир. Как рыцарь Тевтонского ордена, он хочет ворваться в наивный мир дикарей, чтобы структурировать его, но мир этот – тот самый Lebenswelt, который наполняет глубины человеческой психики. Чтобы сделать сферу рационального подлинно рациональной. Но сфера подсознания (жизненного мира) настолько огромна, что Гуссерль теряется. Кроме того, жизненный мир способен быть агрессивным, имитируя рациональное мышление. Безумие гитлеровского рейха большинством соотечественников философа воспринимается как норма. Но страшнее всего то, убеждается Гуссерль, что точно такие пласты «непродуманного идиотизма» (по выражению Дугина) таит в себе любая другая европейская нация, готовая, при случае, погрузиться во мрак средневекового невежества.
Этот мир не для каждого тот же самый.
Относительность истины влечёт за собой относительность существования мира.
Позитивная наука есть наука, затерявшаяся в мире.
Начало есть чистый и, так сказать, ещё погруженный в немоту опыт.
